...Татары под
предводительством хана Батыя опустошили и завоевали восточную Русь. Русские везде
защищались героически; не сдался ни один город, ни один князь. Н. Костомаров.
Русская история.
Глава 1. РОСТОВСКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛЬКО
Великий князь и государь Георгий Всеволодович,
покинув свой стольный город Владимир, направился на север. Лихая тройка, запряженная
гуськом, не переводя духа, скакала от погоста к погосту, где подавали свежих коней.
Великий князь строго говорил сбегавшимся селянам: - Берите мечи и топоры! Ополчайтесь
в дружины, собирайтесь вокруг князей, готовьтесь к смертному бою с врагом хитрым,
жестоким! Кто нам поможет отогнать его в Дикое поле? Никто! Мы сами должны спасти
родные земли. С нами бог! Он - защита! Я сам поведу вас. Кони снова неслись вперед
по узкой дороге. Князь ехал в открытых санях, закутанный в медвежью шубу. В следующем
возке находились два его племянника, в третьем - старый слуга с запасом еды. Верховые
дружинники охраняли княжеский поезд. Проводник, знавший хорошо дороги, скакал
впереди: зимой было легко сбиться с пути в унылых снежных равнинах, где погосты
походили один на другой. Князь торопил возничих. Стараясь нигде не задерживаться,
он мчался дальше. В морозном тихом воздухе, укачиваемый скользящими санями, под
равномерный конский топот и покрикивание конюха, князь погружался в дремоту, а
в ушах еще звучали последние слова княгини Агафьи, обнимавшей его полными, горячими
руками: - Зачем меня, свою лапушку-лебедушку, бросаешь? Если смерть, то рядом
с тобой! - Конечно, - думал он, вспоминая, как сурово и твердо отстранил цеплявшиеся
руки жены, - можно было отправить княгинюшку подальше, на Бело-Озеро, куда и ворон-то
с трудом долетает. Но что сказали бы владимирцы: - И сам уехал и жену услал! Очнувшись
от дум, князь хмурился и вздрагивал, когда впереди из-за поворота вдруг показывались
черные кусты. Ему мерещились татарские всадники, которые, изогнувшись, припали
к гриве коня, готовые метнуть стрелу из огромного лука... Но возница лихо посвистывал,
гикал; шарахнувшиеся в сторону кони снова подхватывали, и черные кусты оставались
позади. На другой день к вечеру князь уже пересекал снежную равнину озера Неро.
Впереди вырисовывались стены ростовского кремля. Князь Георгий Всеволодович решил
остановиться на ночь в Ростове, чтобы повидать своего племянника, князя Василько
Константиновича. Василько очень ценили и любили и родичи и остальные князья. В
народе о нем говорили: - Он ко всем любовен и милостив и гордости ненавидит. К
тому же он был храбр и доблестен. Еще юношей, пятнадцать лет назад он ходил с
ростовским отрядом в Киев и на реку Калку сражаться с татарами. Возки осторожно
проехали по узким улицам Ростова и остановились у княжьего двора. Сбежались слуги
и дружинники, помогли князю выйти из саней и под руки повели его по ступенькам
крыльца. - Где же мой любезный племянник, князь Василько Константинович? - В кузнице.
- Какая ему там забота? - Мечи кует! - Проведите-ка меня к нему. Князь Георгий
Всеволодович скинул медвежью шубу и, оставшись в лисьем полушубке, пошел за дружинником
по темным переулкам города. - Кузницы у нас на отлете, за крепостной стеной. Ряд
черных кузниц вытянулся на берегу озера. Изнутри доносился грохот молотов. Из
труб вырывались клубы багрового дыма, освещенного жаром печей. Снопы огненных
искр, крутясь, улетали в темное облачное небо. В кузницах кипела работа. Кузнецы,
склонившись к наковальням, передвигали большими щипцами раскаленные добела железные
полосы и постукивали молоточками, указывая молотобойцу место, куда ударить. Дородные
молотобойцы, ухая, били с размаху тяжелыми молотами. - Сейчас, сейчас, дорогой
гость! - крикнул один из молотобойцев, так же вымазанный сажей, как и остальные,
- Вот свариваю два куска железа! И не достать его! Отодрал в городе все засовы,
пороги, ободья... Все потребно на секиры и мечи! Нет кузнецов... бью сам... -
Что же ты, князь Васильке, бьешь кувалдой, как простой молотобоец? Вмешался ближайший
кузнец: - Наш князь горазд все делать не хуже заправского мастера! - Сейчас руки
обмою и пойдем ко мне. Княгинюшка угостит нас пирогами. Эй, Тыря-конопатый! Ходи
сюда живей! Смени-ка меня. Молотобоец опустил молот и передал его высокому молодому
парню с лицом, изрытым оспой. Сполоснув руки в деревянном ведре, князь Васильке
вытер их о прожженный передник, сбросил его и подошел к Георгию Всеволодовичу.
При свете пылающего горна можно было рассмотреть этого богатыря, высокого, с красивым,
ясным и в то же время грозным лицом. Что-то соколиное было в его сдвинутых черных
бровях, в пристальном, пытливом взгляде. Князья обнялись и трижды поцеловались.
- Времена-то какие настали! Каждый день слышишь: такой-то город пал, такие-то
удальцы погибли, таких-то жен опозорили!.. Теперь всем нам надо встать дружно
одной волей, одним сердцем... - И одной головой! - ответил князь Георгий и, выпрямившись,
гордый и самоуверенный, пошел из кузницы вслед за племянником. Ночью оба князя
долго сидели за столом при мерцающем огоньке светильника с конопляным маслом.
Они отведали налима, запеченного в пироге, и блинов со снетками, и копченого медвежьего
окорока. Запивали старым медом и судили и рядили, что предпринять. Георгий Всеволодович
объяснил свой план войны: - Татары, как реки в половодье, разливаются по всей
русской земле и все более распадаются на мелкие отряды. Мы же должны собраться
в одну великую силу, создать единую грозную рать. Но собираться надо тихо и скрытно,
в глухих лесах, чтобы татары не догадались и не узнали, что где-то скопляются
наши силы. А затем надо ударить на один отряд татар и уничтожить его, потом на
другой и на третий, не давая им собраться. Надо держать их расколотыми и бить
по частям. - Время золотое уходит. Где же ты думаешь собирать войско? - Где-нибудь
в Галиче, Весьегонске, на Белом Озере. - Больно далеко! - Тогда вот где можно
скопить силу: на реке Мологе! Тай стоят леса непроходимые, один Шервинский лес
чего стоит! Выгодно место это еще вот почему. Татары, жадные до богатства, разумеется,
пойдут на Новгород. Где же найти им ценные заморские товары, как не на складах
новгородских купцов? Когда татары сцепятся с новгородцами, тут паша рать перережет
татарам дорогу и ударит им в затылок. Здесь мы их и прикончим. - Я бы по-иному
сделал, отвечал Василько. Евпатий Коловрат имел небольшую рать, всего около полуторы
тысячи воинов, а как он колотил татар! - Но он погиб!.. - Погиб, зато здорово
их потрепал. Так и надо воевать с ними, гоняться по пятам, нападать на спящий
лагерь, прятаться в лесу, выжидая удобного случая... Я думаю, надо собирать повсюду
вольные ватаги ратников и помогать им, чтобы татары никогда не знали, откуда им
грозит беда. - Нет, неверно это! Это значит дробить силы. Нужно с верой в благой
промысел божий собрать грозную рать и с хоругвями и попами впереди броситься в
последний бой. Тогда бог нас нс оставит и поразит своим гневом поганых насильников.
Я верю, мне нужно свершить столь славный подвиг! Моей помощи ждет вся русская
земля. Я спасу ее!.. И я прошу тебя, князь Василько Константинович, помоги мне!
Твоему слову верят, твоего совета слушаются. Разошли гoнцoв ко всем князьям, боярам
и воеводам, чтобы шли они со своими дружинами и ополченцами на реку Мологу...
Там я устрою воинский стан, оттуда я сам поведу славные рати на погибель татар.
- Я все сделаю, чтобы помочь родине, и сам приду с ростовскими удальцами,
Глава 2. БОЕВОЙ СТАН
Из Ростова помчались гонцы. Они везли письма великого
князя Георгия Всеволодовича и князя Василько Константиновича князьям, воеводам
и волостелям и в Новгород, и в Псков, и в Полоцк, и в волжские города Судиславль,
Ярославль, Кострому и дальше - в Галич и на Белое Озеро. Они призывали ратников
в боевой стан близ Красного. Холма, где русскиеюди будут собираться в единую большую
рать. Со всех сторон к Красному Холму потянулись воины. Некоторые были на конях,
в кольчугах, с мечами и копьями. Другие - их было большинство - шли пешие, в зипунах
и полушубках, с одними рогатинами и топорами. В Красном Холме князя Георгия не
оказалось. - Где же боевой стан? - толковали собравшиеся воины. - Место это держат
скрытно! А не то татары раньше времени о нем проведают... Греясь у костра, ратники
говорили: - Хорошо, что наконец великий князь владимирский отбросил свое долгое
раздумье! - Он теперь самый сильный из князей, пора ему встать во главе русского
войска. Давно надо было так поступить при первом слухе о татарах!.. Он сам тогда
оплошал, не поддержал рязанцев... - Теперь время упущено, сколько русских людей
напрасно полегло!.. - Всем миром надобно подняться на лютого врага, только тогда
одолеем его... - Эх, из-за княжеской розни, ссоры да которы гибнет русская земля!..
Великий князь Георгий Всеволодович, пробыв недолго в Ростове, поскакал в Углич,
спустился по Волге до Мышкина и оттуда, лесными дорогами, проехал на реку Сить,
недалеко от се впадения в Мологу. Там, в деревне Беженки, князь остановился у
попа, отца Вахрамея. Поп был древний, как и его деревянная покосившаяся церковка,
любил поговорить про старину. Попадья Олимпиада, рыхлая, словно опара, ласковая
и радушная, бесшумно бегала по горнице, несмотря на преклонные годы, стараясь
угодить гостю и солеными груздями и пирогами, половина которых была начинена кашей
с грибками, а другая - рыбой с луком. Отец Вахрамей объяснил, что к погосту Беженки
с запада ведет только одна дорога из Бежецка, а с востока можно проехать лишь
зимой, по рекам Мологе и Сити. Кругом леса, летом здесь непроходимые, топкие болота
с трясинными окнами, которые даже в стужу нс замерзают, а дымятся. - Значит, татары
сюда не доберутся! - заявил князь Георгий. - Все утопнут! - подтвердил отец Вахрамей.
- Эти места мне любы. Я построю здесь мой боевой стан. - С богом! - поддержал
отец Вахрамей. - Начинай, государь, а я отслужу молебен и каждодневно буду просить
господа вседержителя о даровании твоей рати победы и одоления над врагом. На призыв
первыми отозвались ближайшие к стану князья Сицкие. Они стали присылать дружинников
и обозы с сеном, мукой и соленой рыбой. Пришли сицкие мужики, в зипунах и заячьих
полушубках, обшитых цветными ленточками, в волчьих треухах, с длинными до плеч
волосами. Опираясь на рогатины, они тесной толпой остановились перед крыльцом,
на которое вышел князь. Выступивший вперед старшой спросил шепелявой скороговоркой:
- Зацэм кликал? Цаво сицкарей поднял? Сказывай нам, лесовикам, цаво рубить? Князь
Георгий сейчас же показал свою хозяйственную сноровку. Одним поручил ставить вдоль
берега Сити срубы и крепко наказал, чтобы в каждом срубе была сбита из глины и
камней печь. Другим поручил рыть длинные окопы, глубокие, в рост человека. - Это
мы мозэм! - отвечали сицкие мужики. - Мы в болотце копать и елоцки рубать - ко
всему привыцные. Мужики немедля ушли гуськом в лес, застучали там топорами. Стали
валить сосны и ели, а на высоком берегу глубоко врывшейся в землю Сити начали
вырастать новенькие срубы с плоскими крышами, прикрытые пластами коры. Через несколько
дней над ними закурились дымки. Добровольные ратники прибывали отовсюду, и в одиночку
и десятками. Всем им князь Георгий указывал работу: одни копали низкие землянки,
другие свозили лесины, пни, сухостой и складывали из них длинные засеки. Вскоре
прибыл князь Василько Константинович ростовский с отрядом в триста всадников и
в тысячу пеших ратников. За ним следовал обоз саней, нагруженных мясными тушами,
мешками с мукой и сеном. Князь объехал шумный лагерь, нахмурив брови, покосился
на белые срубы, остановил коня перед засеками, покачал головой и направился к
церкви. Рядом с поповским домом над новым срубом развевался великокняжеский черный
стяг. На нем был вышит золотыми нитями образ - Спаса-Нерукотворного. На крыльцо
вышел в долгополом выцветшем подряснике старый священник с седой бородой клинышком
и с заплетенной седой косичкой: - Исполать тебе, князь Василько Константинович!
Окажи честь, заходи погреться. - Здравствуй, отец Вахрамей! Давно тебя не видал,
с последней охоты на сохатых. И ты и твоя церквушка все стареете? - Плечи гнутся,
а старая голова все еще держится и, может, еще пригодится. Князь сошел со своего
статного буланого коня. Дружинник подбежал и взял коня за повод. Василько поднялся
на крыльцо старого дома и поцеловал благословившую его морщинистую руку отца Вахрамея:
- Что же, вы как будто город строите? - Да, похоже на то, - отвечал священник.
- И долго будет стоять этот город? Год, два или больше? - Что могу сказать я,
скромный иерей! Это великий князь Георгий Всеволодович решает. Он приказал строить,
свозить бревна - вот и растет боевая крепость. - Народу, вижу, собралось много.
Как же все кормятся? - Обо всем наш государь думает. Прибывшие ратники принесли
с собой караваи. Окромя того, по приказу великого князя, отовсюду везут муку и
соленую рыбу. А здешние сицкие бабы квасят, месят и пекут хлебы. - А сено у вас
есть? Со мной конные дружинники. - Для твоего коня сена у меня найдется. Я накосил
его летом для моей коровенки. А твоим дружинникам князь выдаст. Я видел, мужики
везут и сено... Да что же мы мерзнем на крыльце? Заходи, княже, милости прошу,
в мою убогую храмину. Князь Василько повернулся к дружинникам, растянувшимся вдоль
берега, подозвал начальника передней сотни: - Осмотри лагерь и подыщи место, где
поставить коней. Я переговорю с князем Георгием Всеволодовичем насчет кормов.
- У нас сена дня на три припасено. Да и овса хватит лишь дней на десять. - Как
бы не пришлось коней наших резать на щи! Народу привалило сколько!.. А вот и великий
князь! Георгий Всеволодович шел с развальцем, в шубе нараспашку, веселый, с красным,
распаренным лицом: - Здорово я в мыльне попарился! Люблю погреться... Успел здесь
шесть новых мылен поставить... Без них люди обовшивеют. Голова трещит, обо всем
надо домыслить. Здравствуй, племянник, на многая лета! Обнимемся и пойдем в мою
новую избу!
Глава 3. БАТУ-ХАН В МОНАСТЫРЕ
Подъезжая к Угличу, Бату-хан придержал коня. Он показал плетью на странного
вида бревенчатые здания, будто сдвинутые и прилепленные в беспорядке одно к другому,
с крестами на крышах. - Что это? Субудай-багатур, ехавший рядом будто в полудреме,
очнулся и крикнул: - Толмач! Позовите толмача! - Толмач! - закричали нукеры. Подъехал
старый переводчик из половцев: - Это Воскресенский мужской монастырь. В нем живет
несколько сот монахов. Это такие шаманы, которым запрещено смотреть на женщин.
Они все время молятся... - О чем они молятся? - Чтобы на земле был мир и тишина...
- Мне этого не нужно! - Чтобы не было голода, землетрясения, пожара... - Этого
мне тоже не нужно! А могут они узнать у своих богов, чем кончится моя война с
коназом Гюргом? - Могут! - Я буду ночевать сегодня в этом доме бога, - сказал
Бату-хан и покосился на Субудая. Тот сильно засопел. - Толмач! - приказал Субудай-багатур.
- Возьми сотню нукеров. Поезжай прямо в дом урусутского бога. Скажи главному шаману,
что сейчас прибудет великий джихангир Бату-хан. - Будет исполнено, непобедимый!
Толмач во главе сотни нукеров поскакал в монастырь, а Субудай-багатур потребовал
сотника. Арапша подъехал ка разукрашенном гнедом коне. На темной шерсти выделялся
серебряный ошейник. На сбруе появились серебряные и золоченые бляхи и цепи, снятые
с коня какого-то убитого урусутского воеводы. - Окружи - монастырь! - распорядился
- Субудай-багатур. - Поставь стражу у каждых ворот. Осмотри все дома и подвалы:
нет ли спрятавшихся воинов или хитрой засады. Скажи урусутам, что к ним прилетело
великое счастье, у них будет ночевать сам владыка вселенной! Поставь дозорных
внутри домов, у лестниц и главных переходов. Десять самых голодных нукеров поставь
на кухне, чтобы они там откормились и присматривали, не будут ли шаманы готовить
что-нибудь плохое или запретное. Если что окажется не так, если заметят злой умысел,
пусть колотят поваров плетьми по затылкам. И смотри, чтобы ни один монгольский
воин из других отрядов не смел войти в этот дом, пока там будет отдыхать джихангир
Бату-хан. - Внимание и повиновение! - отвечал Арапша н помчался исполнять приказание.
В главной церкви монастыря шла торжественная обедня. У правой стены на возвышении,
крытом ковром, стояли два кресла с высокими спинками. В одном сидел Бату-хан,
подобрав под себя ноги и положив на колени кривой меч. В другом сидела Юлдуз-Хатун
в высокой черной шапке, обвитой золотыми кружевами и жемчужными нитями. Около
Бату-хана расположились на полу шесть его главнейших ханов. Тут же находился Субудай-багатур,
Пристально и недоверчиво присматривался он прищуренным глазом ко всему, что происходило
в церкви. Богослужение было торжественное. Служил сам епископ, приехавший, спасаясь
от татар, в монастырь. Старый, высохший, согнувшийся, в парчовом облачении, с
блистающей золотой митрой на голове епископ стоял на возвышении посреди храма.
Впереди него справа и слева застыли двенадцать священников, по шесть с каждой
стороны, все в праздничных цветных и парчовых ризах. Два мальчика, тоже в парчовых
одеждах, с длинными свечами в руках, стояли по обе стороны епископа. Перед иконами
горели свечи и лампады. Огоньки, мерцая, отражались на парче и на золоченом иконостасе,
Бату-хан был доволен новым зрелищем. Он иногда кивал головой, улыбался, пробовал
подпевать хору. Цветные искорки вспыхивали на его стальном шлеме с золотой стрелкой,
охраняющей лицо, на серебристой кольчуге и на ожерелье на шее из больших изумрудов
и алмазов. Каждый раз, когда к Бату-хану подходил высокий дородный дьякон и, широко
размахивая кадилом, окутывал его ароматным дымом, Бату-хан милостиво наклонял
голову, громко вдыхая сладкий дым ладана. Юлдуз сидела неподвижно в глубоком кресле.
В шелковой, расшитой серебром китайской одежде, увешанная драгоценностями, с алмазными
перстнями на руках, с набеленным, неживым, точно кукольным лицом, она казалась
маленьким идолом. Только расширенные глаза лихорадочно блестели, Верная И-Ла-Хэ
стояла около кресла, косилась на Юлдуз и, наклоняясь к ней, шептала: - Будь спокойней!
Не показывай тревоги. Господин заметит! - Вот он! Там, у окна... так близко! Я
должна говорить с ним, - отвечала шепотом Юлдуз. Возле бокового выхода, опираясь
на копье, стоял нукер. Он был в стальном шлеме, в стальной кольчуге, в булгарских
красных сапогах. Юное безусое лицо казалось равнодушным. Иногда он посматривал
в сторону Бату-хана, но больше глядел в небольшое слюдяное окошко, в которое слабо
проникал сизый свет сумрачного морозного дня. Это был Мусук, поставленный дозорным
у входа. Вдруг он заметил пристальный взгляд жены Бату-хана - взгляд, устремленный
прямо на него. Он отвернулся, но через некоторое время снова встретился с прямым
упорным взглядом маленькой женщины. - Что во мне особенного? - подумал Мусук.
- Чего ханша уставилась на меня? Он еще раз поймал ее взгляд. Заметил, что служанка
склонялась к ней, будто успокаивая. Вдруг яркая мысль обожгла его: - Эти темные
глаза, это лицо с узким подбородком,..- Как оно похоже! Но что может быть общего
между бедной степной девушкой и разукрашенной драгоценными ожерельями женой завоевателя
вселенной! Нет! Это сон, это невозможно! И он снова стал смотреть в окно. Неожиданный
ревущий возглас заставил Мусука очнуться. Большой, могучий дьякон, в парчовом
облачении, во весь свой богатырский голос провозглашал: - Великодержавному, достопреславнейшему
хану... Благообразный, степенный отец эконом отделился от группы монахов, неслышными
шагами подошел к дьякону и прошептал ему в красное, мясистое ухо: - Подымай выше!
Эконом подсказывал, а дьякон ревел: - Государю нашему... - Подымай еще выше! -
настаивал отец эконом. Дьякон повторял с налившимся кровью, натуженным лицом:
- Государю нашему и владыке народов ближних и дальних царю Батыге Джучиевичу жить
и здравствовать!.. После обедни избранные спустились в длинную, узкую трапезную,
где был подан самый лучший обед, какой только могли придумать монахи-повара совместно
с отцом экономом. Была и уха из стерлядей, и цельный огромный осетр, и пироги
с запеченными налимами, расстегаи с мелко нарубленными груздями, и кутья из вареной
пшеницы с медом, и моченые яблоки, и зернистая черная икра. Служки приносили кушанья
на больших резных деревянных блюдах. Монахи достали из погребов глиняные кувшины
с зеленым хлебным вином и крепким старым медом. Пили еще пенную брагу и настойки
из вишен и других ягод. В конце стола сидел Бату-хан. Рядом, по левую сторону,
архимандрит, далее Субудай-багатур. Справа, блистая драгоценностями и яркими одеждами,
- Юлдуз-Хатун, за ней шесть приближенных ханов. Ниже сидели самые старые и почтенные
монахи в клобуках и длинных черных рясах. Старый епископ, благословив трапезу,
сослался на болезнь и удалился отдохнуть в свою келью. Бату-хан ел очень мало,
с большой опаской, но пробовал всего. Субудай-багатур пожевал только гречневой
каши с луком и постным маслом. Он зачерпнул кашу из блюда собственной медной чашкой,
достав ее из-за пазухи. Из этой же чашки, предварительно вылизав ее языком, Субудай
пробовал все напитки. То, что ему не нравилось, он выплескивал на пол. В середине
обеда к Бату-хану подошла китаянка И-Ла-Хэ: - Юлдуз-Хатун не может больше выносить
запаха соленой рыбы и слушать грубые голоса урусутских шаманов. Она сейчас упадет
от слабости. Ее надо увести отсюда! Бату-хан посмотрел на Юлдуз. Она сидела неподвижно,
опустив глаза, точно спала. Он приказал проводить ее в покои, где маленькая ханша
сможет отдохнуть. Величественный отец эконом встал и, поглаживая окладистую бороду,
сам повел ханшу и китаянку в лучшую келью.
Глава 4. СТРАШНАЯ ВЕСТЬ
В избе попа Вахрамея, склонившись
над старым, потемневшим дубовым столом, опустив голову на ладони, сидел князь
Георгий, Он вцепился пальцами в полуседые вьющиеся волосы и глухо стонал. Перед
ним лежал пожелтевший лоскуток бумаги, вырванный в спешке из священной книги.
Князь в который уже раз перечитывал неровные строки, написанные большими буквами
знакомым почерком княгини Агафьи: Сокол ты мой ясный, княже Георгий! Куда улетел
ты от своей лапушки-лебедушки! Злые татаровья в огромном множестве обложили город
со всех сторон. Смерть грозит и мне, и нашим детям, и всему люду. Одна надежда,
что ты прилетишь и всех врагов раскидаешь... Молюсь Спасу пречистому, чтобы дал
он мне радость еще раз увидеть твои милые очи! А как богу будет угодно, так и
сбудется. Приезжай... Поп Вахрамей, прижимая к груди древний медный крест, старался
утешить и ободрить князя. Тот его не слушал, вспоминая последний миг прощания
на крыльце, бледные, дрожащие губы, быстро катившиеся по щекам слезы и полные,
горячие руки, обнимавшие его... Послышались крики: - Где князь? Скорей подымайте
его!.. Князь Георгий очнулся, прислушался. - Скажите князю, татары валом валят!..
Князь вскочил, опрокинув скамью; бросился из избы, оставив дверь открытой. Клубы
холодного тумана ворвались в жарко натопленную горницу. Поп Вахрамей дрожащими
руками натянул просторную шубу, туго подпоясался валявшейся веревкой для дров,
взял в руки медный крест и сказал жене, растерянно стоявшей с поднятыми в ужасе
руками: - Да хранит тя господь, матушка Олимпиадушка. Мое место теперь там, с
воинством. Видно, сейчас будет смертный бой... Семеня дрожащими старческими ногами,
отец Вахрамей скрылся в синих сумерках. Князь Георгий прибежал в свой новый сруб:
- Аргун! Проворней! Кольчугу, красные сапоги! Да поскорее, Аргун! Седлай гнедого!..
Князь метался, срывая с деревянных гвоздей оружие. Старый слуга помогал надеть
поверх полушубка кольчугу, завязать ее ремешки. Дружинники вбегали, слушали приказы
князя и спешили обратно. Со двора доносились крики. Дружинник втолкнул в избу
двух посиневших от холода голых мужиков. Те упирались, твердя: - Цаво деласи!
Соромно!.. - Идите, идите! Сами расскажете князю... Стараясь перекричать шум и
возгласы бегавших в суматохе ратников, дружинник обратился к сумрачному, озабоченному
князю Георгию: - Взгляни, великий князь! Вот удалые сицкари: татары их раздели,
а они ускользнули, как ужи! - Честь им и слава! - сказал князь Георгий, - Аргун,
выдай обоим шубы и чеботы! Дружинник продолжал: - Сицкари следили за татарами.
Видели, как отчаянно бился воевода Дорожа, пока не упал... Татары близко, сейчас
тут будут... Князь Георгий выбежал во двор. Дружинники туже подтягивали подпругу
высокого гнедого коня. Князь поднялся в седло, правой рукой в перстатой рукавице
натянул повод. Надел на левую руку ремень небольшого круглого щита. Золотой шлем
глубже надвинул на брови. - Эй, соколики, готовы ли?.. Дружинники сбегались со
всех сторон, ведя в поводу коней. Во всех концах боевого стана звонко пели рожки,
выли трубы и трещали маленькие барабаны.
Глава 5. ЗАТУШИТЬ КОСТЕР НЕПОВИНОВЕНИЯ!
...За честь нашей родины я не
боюсь... А если над нею беда и стряслась, Потомки беду перемогут! А. К. Толстой.
Змей Тугарин, Пишет Хаджи Рахим: - Рука с трудом повинуется, излагая печальные
и в то же время славные страницы... Татарское войско несколькими потоками двинулось
из урусутской земли назад в Кипчакские степи. По пути татары захватывали и уничтожали
города, грабили и сжигали села, убивали жителей. Были разрушены Торжок, Тверь,
Волок, Дмитров и другие города. Татары ничего не жалели, ничего не берегли, не
рассчитывая поселиться здесь. Пусть помнят урусуты татарскую грозу!.. Кормов не
было. Кони исхудали и дохли. Им приходилось идти по размытым, вязким, топким дорогам.
Встречные речки раздулись после снежной зимы. Где нельзя было найти бродов, приходилось
перебираться вплавь. Ослабевшие кони тонули, не справляясь с быстрым многоводным
течением. Повсюду по дорогам валялись сани, нагруженные облезлыми шубами, окровавленными
одеждами, мешками, набитыми старыми, изношенными сапогами без подошв, тряпками,
битой посудой, треснувшими деревянными мисками, пересохшими хомутами и седелками
- всем, что попадалось под цепкую татарскую руку. Все это везли отобранные у крестьян
лошади. Для огромной прожорливой татарской орды не хватало ни сена, ни зерна.
Голодные, тощие, с выпиравшими ребрами кони с трудом тащили сани; на раскатах
запрокидывались кверху ногами, не имея сил подняться. Пленные мужики старались
поднять коней, - кто за хвост, кто за плечи, и плакали, видя, как беспомощно лежат
их кормильцы, обессиленные от голодухи, Монголы посвистывали и равнодушно бросали
целые обозы. Часть татарских войск задержалась у крепости Козельска, обычно бойкого
и шумного сторожевого поста урусутов на границе половецкой степи. Над татарскими
войсками здесь начальствовал Гуюк-хан. Ему хотелось прославиться громкими победами,
но его все время опережали другие военачальники. Осада Козельска затянулась. Жители,
вооруженные короткими мечами, отчаянно дрались, делали ночные вылазки, убивая
отдыхавших татар, и смело сбрасывали тех, кто пытался взобраться на крепостные
стены. Гуюк-хан видел, что татарские отряды проходили мимо, отправляясь в Кипчакские
степи. Его воины тяготились трудной осадой, стремясь поскорее уйти из урусутских
болот в приволье Дикого поля. Гуюк-хан решил снять осаду. Об этом узнал Бату-хан
и сейчас же примчался. Он обложил город тесным кольцом своих - непобедимых. -
Бешеные - Субудай-багатура загородили отступление отряду Гуюка и погнали его обратно
к стенам Козельска. Город принадлежал малолетнему князю Василию. Защитники города
бились упорно и резали татар. Захваченные в плен воины говорили: - Наш князь -
младенец! Мы верные сыны родины и будем драться до последнего. Мы умрем, если
нужно, чтобы оставить о себе в мире добрую славу... Сорок девять дней стояли татары
под Козельском и не могли ничего поделать с мужественными защитниками города.
Ни уговоры, ни обещания, ни угрозы не могли поколебать твердости жителей. Наконец
под ударами стенобитных машин стены Козельска были проломаны. Горожане пошли в
ножи. Они дрались с бешенством отчаяния. Четыре тысячи татар пали в один день.
Рядом с ними полегли защитники Козельска. Бату-хан приказал вырезать всех без
жалости, не оставив ни жен, ни младенцев. - Злой город! - сказал он. - Надо стереть
его с лица земли! Если я оставлю без наказания этих дерзких разбойников, здесь
будет тлеть постоянный костер неповиновения и тайных заговоров. Тогда и булгары,
и мордва, и Рязань, и Владимир. и прочие сто городов - все начнут точить рогатины,
чтобы ударить мне в спину, когда я поведу войска дальше на запад. Пусть знают
злобные урусуты, что никто не останется без наказания за сопротивление моей священной
власти, утвержденной Великим Потрясателем мира, Чингиз-ханом. Если урусуты хотят
жить и дышать - они должны мне почтительно покориться!.. Нукеры Бату-хана искали
повсюду в пылающем городе маленького князя Василия, но найти его не могли. Некоторые
уверяли, что младенец утонул в крови. Не задерживаясь более ни на один день, Бату-хан
повел войско в Кипчакские степи. На месте шумного, людного города Козельска были
груды золы и каменных обломков. Позади оставалась урусутская земля, покоренная,
разгромленная, умирающая... - Страна урусутов никогда больше не залечит своих
ран, никогда не встанет на ноги! Такова моя воля! сказал Бату-хан.
Глава 6. А РУСЬ-ТО СНОВА СТРОИТСЯ!
В марте в Перуновом Бору
было безлюдно и тихо. Ратники, ушедшие по призыву рязанского князя, - как доходили
слухи, - бились и под Суздалем, и на Берендеевом болоте, и на берегах Сити и Мологи.
Вернутся ли? Вороги немилостивые никого в живых не оставляют... На месте сгоревших
изб разгромленного татарами селения остались только глиняные печи и груды черных,
обугленных обломков. Только несколько крайних к озеру избенок сиротливо прижались
друг к другу. Там ютились оставшиеся в живых ребятишки. Их пестовала жена Звяги,
еще более исхудавшая, и две бездомные старухи. Они каждый день проверяли в озере
мережи и приносили линей и карасей. Тем все и кормились, да еще коржиками, спеченными
из мякины и толченой сосновой коры. Весеннее яркое солнце растопило снега, завалившие
вековые леса. Вокруг Перунова Бора нельзя было ни пройти, ни проехать. Птицы налетели
дружными стаями, свистели, перекликались, пестрые дятлы долбили стволы и вскрикивали:
Чок-чок!. В начале апреля на лодках переехали озеро первые сбеги. Они говорили
старухам-рыбачкам вполголоса, точно все еще боялись, что их услышат татары: -
Много их еще бродит по дорогам, но, кажись, главная сила их ушла в Дикое поле.
Теперь последние отряды их потянулись туда же, А мы хотим к вам пристать. Здесь
жито сеять... Не откажите! Тут нам любо: и от больших дорог подальше, и тихо,
и рыбка в озере поплескивает... Наши яровые взойдут, и никто уже нашего хлебушка
не отберет. Понемногу стали прибывать еще сбеги. Когда спали весенние воды, подсохли
дороги, приплелись также первые кони, заморенные, взъерошенные, но они приволокли
сохи и бороны. В Перуновом Бору стало весело. Застучали топоры, перекликаясь с
малиновками, дятлами и грачами. Длинными рядами вырастали белые срубы из еловых
лесин. Откуда-то прибежали лохматые собаки и тявкали днем и ночью. О татарах было
все менее слышно. Мужики судили и рядили, что дальше будет. Все думали, что татары
отхлынут в Дикое поле, как раньше делали половцы, и назад на Русь не вернутся.
Пришла высокая, худая, как скелет, женщина. Она подталкивала упиравшуюся, такую
же отощавшую корову. Все кости выпирали. Бабы окружили рыжую корову, покачивали
головами, указывая на высохшее вымя, висевшее, как тряпка. А владелица коровы
не унывала: - Моя кормилица будет! На весенних травах поправится. Я здесь все
места знаю, где какая трава растет. - Разве здешняя? - А то как же! Вот печь от
моей избы. С измалетства я здесь выросла. - Да ты, поди, Опалениха? - закричала
вдова Звяги и выбежала из толпы. Обе женщины, обнявшись, плакали навзрыд. - Где
твоя краса девалась, Опалениха? - причитала одна. Другая всхлипывала: - А где
твой семеюшка? Поди, лежит где-нибудь под ракитой? Они расспрашивали о всех, ушедших
с погоста на ратное дело, но рассказать толком ничего не могли: - Савелия, говорят,
убили на реке Сити, Ваулу видели среди сторонников под Суздалем. Торопка лихим
удальцом стал, да и его, поди, уложила татарская стрела. В мае на погост явился
пеший Торопка, целый и невредимый; только вырос очень и стал костлявый: давно
не ел. Стал он всех расспрашивать про своих родителей: живы ли? Где искать следов
их? Рассказал про себя, что был у него лихой татарский конь, да погнались за ними
встречные басурманы, перепрыгнул конь овраг, сорвался, сломал ноги, а сам Торопка
едва спасся, заполз в валежник, татары его и не нашли. В тот же день приехал на
половецком коне Лихарь Кудряш. Узнав от Торопки о гибели Вешнянки, он бросился
с коня на землю и долго бился и кричал. Старухи над ним причитали, отливали водой,
а Лихарь твердил: - Для кого мне теперь жить? Без дочки свет мне стал немил!..
Потом он долго лежал тихо, точно думал что-то. Встал и спокойно и твердо сказал
Торопке, сидевшему рядом на земле: - Послушай, малец! Вот что я узнал. Татарская
сила ушла, но в больших городах остались татарские отряды: за нашими мужиками
присматривать, чтобы мы не ворошились. Новый князь владимирский Ярослав Всеволодович
прибыл в Переяславль, свою вотчину, и сказывали мне, что он собирает дружину.
Я обещал князю привести надежных молодцов. Кругом стояли ребятишки и, засунув
пальцы в рот, дивились на Лихаря, на его половецкие пестрые шаровары и половецкий
колпак. - Видишь, ребята малы. Их еще надо поднять и прокормить. А отцы все в
боях полегли. Теперь долго мы будем с татарами разговоры разговаривать и тяготы
нести, как покоренные... А потом за все рассчитаемся! Так сам князь Ярослав Всеволодович
дружинникам говорил. - Я пойду с тобой! - решил Торопка. Оба вскоре покинули Перунов
Бор. Они направились просекой и долго слышали в притихшем перед грозой зеленом
бору, как на погосте перестукивали топоры и кричали бабы, укладывая лесины на
новые срубы. Лихарь остановился, указал рукой в сторону Перунова Бора, откуда
доносился стук топоров, и сказал: - А Русь-то снова строится!
Глава 7. НА ДАЛЕКОЙ РОДИНЕ
Старый Назар-Кяризек уехал из орьги Бату-хана
вместе с толпой раненых кипчаков и уйгуров, желавших вернуться на родину. Они
поехали обратно тою же дорогой, по которой прошел Бату-хан, и через четыре месяца,
в начале осени, прибыли в Сыгнак. Женщины города и окрестных кочевий давно уже
стояли на дорогах, ведущих с запада, поджидая своих близких. Старая Кыз-Тугмас,
жена Назара-Кяризека, стояла возле своей юрты вместе с маленьким сыном Турганом
и четырьмя невестками. Они напряженно всматривались в загорелые до черноты лица
подъезжающих всадников. К юрте подошел величественной ханской походкой высокий
желтый верблюд, за которым следовали четыре оседланных коня, покрытые коврами.
На верблюде важно сидел в кеджавэ неизвестный старик в нарядном парчовом халате,
бобровой круглой шапке, походивший на посланника неведомой страны. В руках он
держал длинноногого петуха. Вдруг мальчик Турган воскликнул; - Да это тату! А
братьев нет! Кыз-Тугмас и ее невестки подняли отчаянные крики, от которых сбежались
все обитатели кочевья. Всех поразили пустые седла на четырех конях и привязанные
сверху кривые мечи сыновей Назара-Кяризека. Невестки бросились к коням, взяли
их под уздцы и с горьким плачем повели к своим юртам. Кыз-Тугмас упала на сырую
землю, скребла ее ногтями и рвала на себе седые волосы; - Мои сыновья! Где мои
сыновья? Кто мне их вернет? Назар-Кяризек сошел с верблюда на землю и торжественно
сказал жене: - Да живет твоя сереброкудрая голова после твоих четырех сыновей-удальцов!
- и старик закрыл глаза парчовым рукавом. Вдруг Кыз-Тугмас приподнялась и спросила:
- А где мой сын Мусук? Ты слышал ли о нем? Назар-Кяризек молчал, сдвинув брови,
точно что-то вспоминая. Затем он провел рукой по седой бороде и сказал важно:
- Имя Мусуку я дал, а долгую жизнь пусть даст ему аллах! Подошли соседки, подняли
Кыз-Тугмас и отнесли в юрту. Они старались утешить ее, как могли, пели жалобные
песни, рвали на себе одежды и царапали щеки, оплакивая четырех кипчакских удальцов-батыров:
Демира, Бури-бая, Янтака и Клыч-Нияза, погибших в великом походе на запад. - А
где твоя священная добыча? - спрашивали соседи. - Моя добыча? Да... где она? Вот
хан Баяндер имеет теперь много новых рабов, и они ведут большой караван верблюдов,
нагруженных его священной добычей... А я!.. Ведь я не хан! Вечером, после плова
(в котором был сварен длинноногий будильный петух), Назар-Кяризек сидел на конской
попоне у двери старой юрты. Вокруг теснились кипчаки и жадно слушали рассказ Назара-Кяризека
о диковинных народах, живущих за многоводной рекой Итиль, покоренных смелым молодым
полководцем Бату-ханом, сыном Джучи, внуком - священного воителя, великого Чингиз-хана.
x x x
Много монгольской крови пролилось и
на пашнях урусутов, и а их дремучих лесах, и в Кипчакских привольных степях...
Еще более пролилось крови мирных народов, сопротивлявшихся беспощадному войску
кочевников. Все это делалось для величия и ужаса монгольского имени... Возвращением
в Кипчакские степи закончился первый поход джихангира Бату-хана для завоевания
земель булгар, урусутов, буртасов и других северных народов. Но этим не ограничились
грозные замыслы молодого полководца, внука Чингизова. Пробыв два года в Кипчакских
степях и поправив истощенных походом, монгольских коней, Бату-хан со своей огромной
ордой предпринял новое, еще более потрясающее нашествие на Запад, - сперва на
златоверхий урусутский город Кивамень, а затем дальше, на вечерние страны, обрушив
на них ужас и смятение. Однако обо всем этом мною написано в другой книге. К ней
я отсылаю любознательного читателя, пожелав ему мирной и долголетней жизни, без
тех страданий, которые приносит народам пожар бушующей войны... Выписка из Путевых
заметок Хаджи Рахима
